Жестокость. Конечно ты неправильная особа чтобы спрашивать. Ты в совершение своих дел не видел многого гранитного куска, именно жестокости, принятие как данное с благими целями. А теперь ты снова в трущобах, честь и похвала. В какие-то моменты это заставляет делать более выгодные, или раз уж на то пошло более правильные вещи в частности соблюдать середину. Но такой поворот ничему тебя не учит, в совершенном факте за воспроизведение которого все идет в самые низы, все заканчивается. Быстрыми бризами и наповал, производит свой эффект, тебя шатает на мысли, что ты совершил ошибку. Действительно. Ты думаешь об этой ошибке долго и упорно, она не растворяется в твоем мозгу, она засела, она смеется громче морфия в венах. Прыгает от края до края, ты подвержен этой крайности, в переплетение функций, в потребление, даже если тебя променяли на злополучную свободу, в этом нет вины. В этом нет твоей ошибки, скорее всего ошибка есть в другом. В восприятие, в понятиях, откуда такая уверенность что это ошибка. Ты в свойстве с собой наедине часто ломаешься, изгибая мысли и ущербы на все четыре стороны. The kid. Проще, гораздо проще когда ты еще кажешься ребенком, но умиротворение не твой конек, и все возвращается к началу, круговорот сюжета книги. Две страницы провал в памяти, три страницы спустя конец всех приключений, конечный этап существования, но далеко не смерть. В какой-то киноленте 70-х ты видел черно-белые лица, они скользили по этой линии, через и за, в пустяковой форме она была убита, но второй персонаж, не имени, не рода, ты действительно не можешь вспомнить его лица, ушел, со всем блеском афиш, его забыли как только кончился фильм. Он был не отрицательным, скорее уклончивым, недействительным. Так ты увидел его впервые, в черно-белой ленте 70-х годов. Некоторое время прошло между расстройством и бездействием, третий рейх, пал, сгорел дотла, реванш. Он не был повержен. Тогда в митинге, за правое дело, с плакатами и знаками, ты видел его, стоящего в углу, он читал газету за 75 год, выглядел строгой тенью среди теней, иногда улавливая краем глаз движение потока. Живое мясо. Ты киваешь, чуть опустив подбородок вниз. За исключением этой встречи, ты помнишь ее, ты видел его, не он тебя. Но ты не помнишь его самого, только факт о встрече.  Приблизительно к концу тех 70-х ты под следствием опьянения встретил его стоя той же граничной чертой, он улыбнулся тебе мельком, в последствие было что-то вроде ‘ты ошибся child’, сиплый голос как на струне. Ты помнишь только это, об одном разе в разделе одних рядов времени. Бывшие время. Ты был уже далеко не молод тогда, и слово о ребячество производило снисходительную клейкую улыбку на твоем лице. В этом твое преимущество, никто не знает тебя, имеет понятие о тебе в подробностях, видит насквозь, читает твои способности мыслить, идет по долгой линии. Ты крайне неправильная особа чтобы судить о открытости, предсказуемость общей структуры поведения, все действительно ясно. Однако же, никто не знает о тебе. Ты можешь быть этим всем, если ты не есть это все, и в какой-то момент ты…Ошибся. По атлетической привычке, ты держишься в своей стороне, смеясь, выполняя роль мальчика для битья и прочего свойственно этой дилемме протокола, просто народ не понимает шуток, что сказывается на тебе накладно. Твоя ошибка заключается в том, что возможно ты ее не ищешь, ты думаешь о ней исключительно из любопытства, страстного, детского любопытства. И в итоге, не выходит ровным счетом никаких изменений. Ты идешь по улице преисполненный безгласной скукой, молчаливо и угнетено вытянув свое лицо в курьезе недовольства. Ты хмуришься немного, складывая брови в саркастической манере, твоя клетчатая сумка бьется о твое бедро и это доказательство сегодня такой же сточный день, впрочем с другой стороны ты ненавидишь когда раз за длительное время имеешь, эдакое фиаско. Когда твое веселье перерастает в разглагольствование, в опасной стычке с разумом, рушится целая система. И ты систематически не успеваешь находить свои идеи, стоящими или одноразовыми. Ты разыграл печтальена, пролил суп на кота, поругался с девчонкой из седьмого подъезда и дал ей пару пошлых шуток, ты перепутал дорожные знаки, поменял сахар на крысиный яд, подсыпал в цемент соли, положил банановую шкурку ворчливому деду под ногу, он упал, пересчитал копчиком все ступени. Не много, не мало, но развлекло тебя на утро, ты зверски рассмеешься от такой вспомогательной памяти на утро. Это было действительно забавно, это было стоящим делом. Без пророчеств и негодования, по большей мере увлекательно. Иногда тебе везет и попадается что-то дескать через меру, тебе виделся рыночный обвал, бывали когда-то дни, ты любишь такие места, проще всего красть, деньги. Ты любишь воровать бумажники, это дает тебе жизнь, сигареты и некоторые другие вещи жизненно тебе необходимые, это уже обиход. Ты проходишь мимо дамы с собачкой, мимо, мимо, в пальцах плавает ее кошелек, потайные деньги, ты считаешь, бросая ее кошелек сзади себя, в неизвестное направление, ты пихаешь деньги в сумку. Это не настолько в прошлом как казалось. Твоя голова берет угол вниз и влево, когда ты видишь того кто похоже был лицом рекламы ‘Прингалс’, знойные чипсы, ты хихикнешь себе под нос, твое хихиканье перерастает в смех. Имеет те же усы и челку, что и те забавное лицо на чипсах или нечто кроме. Ты нагнешься назад, в любом случае, тебе действительно не так безразлично как выглядят товары напротив, ведь можно и присмотреть нечто полезное. Ты фокусируешь зрение, голова назад, ты видишь мир к верхногами, моргая медленно, люди на потолке, а ты внизу, звучит несуразнее левой шутки. Ты перекидываешь голову в прежнее положение, смотря скучающе, сзади, впереди бегут люди. Ты вздыхаешь, двигаясь вперед к ‘дяде’, тебе думалось ‘дяде чипсе’ ты ржешь кратко, успокаивая себя старательно на миг хотя бы. Ты останавливаешься перед ним, выше тебя, больше тебя, несуразнее тебя, стоящий вариант. Ты улыбаешься узкой улыбкой, твое лицо близко к смеху, действительно этот дядя тебя смешил. Ты хихикнешь, хлопнув ладоши вместе, заискивающей взгляд пробегает по нему быстро, ничего ценного. Ты принимаешь во внимание светлые глаза, нижняя яма твоего живота пришла в пожар, твой нос сморщится в насмешливой манере, с некоторых пор ты заметил, да, многие стали иметь светлые глаза, бледнее твоих раза в три, но все таки, словно чистый обман. Вздор. Твоя сумка перевесилась чуть вперед, нет равновесия в ее легкости, знобит или нет, без ответов и приветов. Ты остановишься с его правой стороны, сделав небольшую дестанцую. Твоя сумка пропускает землю, с глухим стуком, ты садишься на нее с облегчением. Краем глаз наблюдая за ним, ты щуришься сильнее обычного. Испустив еще что-то вроде булавки смешка в воздух. Твои пальцы берут во владение твой подбородок принимая его несколько вверх, ты прикрываешь глаза, делая их двумя узкими светящимися ярким цветом голубого неба щелками. Твои губы заманили свою обычную узкую, непринужденную улыбку. Локти на коленях, ты в знакомом виде. Твой истинный цвет глаза переливается с алчным красноватым оттенком, ты поворачиваешь свой взгляд ему полностью. Зовущий голос, голос зовущий в нечто пренебрежительное.
-Dontcha wanna play with me uncle?
Ты лизнешь губы. Ты не веришь в драконов, однако это песня о героине.